30 сентября, 2017 
AdminGWP фoтo: Нaтaлия Губeрнaтoрoвa
Кaк ни стрaннo, прoдукты питaния в Мoсквe и мнoгo гдe нaтыкaюсь нa Юрия Пeтрoвичa. Зaтeм нaчaл думaть o нeм, xoтя дo этoгo и нe пoмышлялa: Тaгaнкa (тeaтр, вместе с поверхности) — только он. Конфедерация театральных союзов и Чеховский фестиваль, что в Леонтьевском переулке, — он. Отель «Мариотт» на Тверской, а может и на Петровке — здесь мы пили с ним кофе. А в Вахтанговский на Арбате, когда репетировал «Бесов», я заглядывала, чтобы встретиться с Кэтрин. Но, с этими зданиями в разных районах Москвы связаны и другие люди, думаю я, и почему о них думаю редко или не думаю вообще, а о Юрии Петровиче сейчас я вспоминаю, и часто. Почему? Там, я думаю, я, вероятно, действует закон сохранения энергии: чем сильнее человек, тем сильнее въелась, всегда прямо вгрызлась в каменную стену, чтобы остаться там навсегда и не отпускать. Любимов — это именно та самая энергия, что навсегда.
С женой Кэтрин. Фото: vetervostok.blogspot.ru
Будапешт. Королевский замок высоко над Дунаем, и мы (Ю. П., Екатерина, и я) прожигаем воскресенье под ослепительным апрельским солнцем. Прожигаем, следует сказать, что красиво, нахально и весело. Потому что ситуация по-прежнему безнадежно, и от нас не зависит: вылет нашего самолета утром задерживается до полуночи, вот мы и позволяем себе то, что мы не можем позволить в Москве, — чтобы расслабиться и весело провести время.
— Юрый, не ешьтэ эту калбасу, она капченая, что вредно — это Екатерина строгим голосом. Вы думаете, что она доктор, диетолог: не ешьте, не пейте. А ее «Юрый» еще «подворовывает» со стола в кафе, где он приземлился: то рюмочку опрокинет, «пока Катька не видит», салями, кусок, полностью заглотнет, не прожевав, «если Катька бдительность терять»…
В целом, эта пара еще тогда, в далеком 2001 году и намного позже, произвел на меня неизгладимое впечатление. И снаружи (всегда выделялся из толпы необъяснимых качеств), и тем, что происходило между ними, и что они не скрывают. Что, как шутили его любовью, и он сделал это очень элегантно. Она, как строгая и воспитанная молодая леди, а он-хулиган, соблазнивший, как здесь, венгрия гордячку его ярким и яростным способ жить.
— Да, я то же шпана, шпана таганская, — вспоминал тогда, в Будапеште, Юрий Петрович, — я один раз так накостыляли, что я едва пришел домой. Мать открыла дверь и обмерла от моего вида…
Пятницы в фильме «Робинзон Крузо», 1947.
Далее шли подробности с комментариями к прошлому житью-бытью. А то я и тогда поражалась его такой откровенности, которую не каждый публичный человек, и даже с мировым именем, себе позволяют. Безоглядная детская открытость, после чего, что хочешь, то и мысли о нем. А, что его это не интересует. Да плевал он на это, кто и что о нем думать. Его дар — жить и работать, как будто и не нуждается в чужой «думалках»: Любимов слишком сильной, слишком сложной и неделимой. Красивый мужчина, так похожий на стареющего, но не старого льва. Потому что красиво стареет.
В этой открытости есть безусловные преимущества, но и болезненные минусы. Да, это он обезоруживает всех, но без расчета — просто по-другому не может. Но и сама страдает, потому что открытость исключить какой-либо защиты. На репетиции спектакля «Горе от ума», я вижу, как, что вдруг потерял, когда на его замечание получает со сцены медленно и в хамоватой манере. Но это путаница, а не перед хамством невоспитанного исполнителей, и перед примитивной, заземленностью человека вообще, его одноклеточным устройством. Как это? В конце концов, он так много работал на ее исправление, пытается улучшить природу, наивно полагая, что рано или поздно превратился в породе (а вдруг?), а результатом является то, что он имеет? Наглость зарвавшегося исполнителя? В этот момент его широкие сильные плечи вдруг как-то мягко падать. Но, оказывается, мало: Юрий Петрович обиду не держит. Ему только один раз — премьер же неделю.
В фильме «На подмостках сцены», 1956. года.
Вот он сидит в своем кабинете на втором этаже. Стены белые, и тот, кто за спиной, все в ассортименте — ему, о нем, о его беспутных и, как ассорти, но тем не менее любимых артистах. Филатов, Демидова, Высоцкий, Золотухин, Славина, Жуков, Смехов, Фарада, Полицеймако, Шаповалов, Антипов — представители золотого периода Таганки. Различные степени подарок, разные характеры, судьбы. Но все они птенцы его гнезда, даже и в своем полете, сохраняя его родовые черты — некоторые дерзкую независимость, некоторые, правда, очень обманувшую.
Но не о них речь, а о том главном человеке, который собрал свою драгоценную коллекцию и стоял над ними, позволяя им встать на одном уровне с собой. Не каждый может сохранить себя и свое достоинство на высоте. Кто-то кубарем полетел вниз, приняв падение за свободный полет. А он остался в своем кабинете, под белой стеной с разноцветными автографами великих, которые восхищались театральным домом, построен Любимовым, и его свободолюбивыми жителями. Даже теперь, когда его нет в этом доме почти 900 дней, я вижу его здесь, и только здесь — за столиком под этой стеной.
С Мариной Ладыниной в фильме «Кубанские казаки», 1950 год.
Ах, как горько… Потому, что Юрий Петрович не засмеется, не рассердится, не попадает ни парадоксально ответ: вот кто настоящий парадокс друга. Эта осиротившая стена — свидетель времени, событий, судеб… Круг Любимова — ученые, философы, художники, но не представители власти, терпевшей смелость режиссера и цинично позволить интеллигенции иметь в лице Таганки клапан для выпускания пара. Не пускают в его кабинет и разбогатевшие цеховики, отчаянно строить свой бизнес в подполье плановой экономики СССР. О модных персонажей и говорить нечего: с приходом нового времени, новой России, им путь сюда заказан. То Любимова нет двойных стандартов, он не занимает между кремлевских башен, как это сделали некоторые его коллеги. Он Художник, Мастер. А Мастер такая суетливость не пристала. И это главный урок, Мастер.
В фильме «Каин XVIII», 1963 год.
Как и еще один урок великодушия. Эпизод, за который мне до сих пор стыдно: события на гастролях Таганки в Чехии, которые повлекли за собой катастрофические изменения в жизни театра. Тогда я не верил, Юрию Петровичу и занимает позицию наблюдателя. Через полтора года, уже оказавшись в Чехии, докопалась до сути: до лжи переводчицы, который ввел в заблуждение журналистов. Поняла свою ошибку, позвонила Юрию Петровичу и просто, без объяснений, она сказала: «Юрий Петрович, прости меня». На другом конце была секундная пауза, показавшаяся мне вечностью. Без лишних слов, я была прощена. Щедрость — свойство только по-настоящему великие люди, и истинный талант.
И, наконец, наша последняя встреча. 95-летний Юрий Петрович приходит в редакцию «Московского комсомольца» — в театральной премии «МК» (кстати, единственная газета наград в России) был объявлен «Человеком года». Точнее, во-первых, он не приходит, потому что Екатерина, которая за рулем, потерял свой путь. И мы все уверены, что Любимова есть личный шофер. Оказывается, нет. Живут скромно, после ухода с Таганки.
Но вот они с Кэтрин добраться до редакции. По коридору идет седой как лунь человек. Глаза его, голубые-голубые и смеются. Это ему 95? Му-му, но он был так свободен, так, радостное! Сидя за столом главного редактора, пьет водку, закусывает копченой колбасы и только треплется — о театре, политике, снова театр.
Тем не менее, странно, что еда в Москве и много где натыкаюсь на Юрия Петровича. То есть. я думаю о нем, хотя до этого и не помышляла: Таганка (театр, вместе с площадью) — это. Конфедерация театральных союзов и Чеховский фестиваль, что в Леонтьевском переулке, — он. Отель «Мариотт» на Тверской, а может и на Петровке — здесь мы, кажется, пили с ним кофе. В «Шереметьево» в рассвете прилетали из Будапешта, а в Вахтанговском он репетировал «Демонов», и я заглядывала туда, чтобы встретиться с Кэтрин. Я прошу его прощения и думаю о нем. Почему? Вероятно, закон сохранения энергии — самое главное: чем сильнее человек, тем сильнее въелась, всегда прямо вгрызлась в каменную стену, чтобы остаться там навсегда. Любимов — это та самая энергия, которая навсегда.
Опубликовано в рубрике