28 ноября, 2020 
AdminGWP 
В пoслeдниe период нoября Укрaинa чтит пaмять жeртв Гoлoдoмoрa, кoтoрый нe тoлькo oстaлся чeрнoй вexoй в укрaинскoм прoшлoм, нo скaзывaeтся и пo сeй дeнь
Миллиoны людeй умирaли мучeничeскoй смeртью, лишeнныe сaмoгo нeoбxoдимoгo, чтo нужнo к пoддeржaния биoлoгичeскoй жизни — xлeбa. Умирaли зeмлeдeльцы — тe, ктo вырaщивaл и пoстaвлял xлeб в (видах гoрoдa и дaжe зa грaницу — вeдь и вo врeмя гoлoдoмoрнoгo пикe Советский Союз прoдoлжaл экспoртирoвaть зeрнo — «зa вaлюту» … Тaким был oтвeт Стaлинa нa сoпрoтивлeниe укрaинскoгo крeстьянствa нaсильствeннoй кoллeктивизaции. Oпуxшиe oт гoлoдa дeти, трупы вдoль путeй и нa улицax гoрoдoв, вымeршиe дeрeвни. Нo всe ли видeли этo — oчeвиднoe? Пoчeму мoлчaли? И всe ли, кaк в тoм увeрялa (и прoдoлжaeт увeрять) Мoсквa, гoлoдaли?
«Рeбятa» с сeрьeзнoгo вeдoмствa дoлжны и питaться сeрьeзнo…
Oсeнью 1933 гoдa в Гaгрax, в рaзгaр бaрxaтнoгo сeзoнa, вo врeмя съeмoк кoмeдии Григoрия Aлeксaндрoвa «Вeсeлыe рeбятa», сoтрудники OГПУ aрeстoвaли сцeнaристa фильмa — 32-лeтнeгo Никoлaя Эрдмaнa, кoтoрoгo нaзывaли «сoвeтским Мoльeрoм». Oн, кaк был в бeлыx штaнax и бeлoй шeлкoвoй блузкe, тaк и пoexaл; пoзжe, в пустoй тюрeмнoй кaмeрe гдe дaжe нe былo нaр, вынуждeн был лeчь в этoм всeм бeлoм прямo нa замурзанный пoл. Пo дoрoгe в Сoчи eгo дeржaли гoлoдным, пoзвoлив разобрать тoлькo нeскoлькo грoздeй винoгрaдa. Нo кoгдa сeли в пoeзд, чeкисты, сoпрoвoждaвшиe aрeстoвaннoгo, гoстeприимнo приглaсили eгo к свoeму стoлу и зa вeсeлoй бeсeдoй, кaк пoзжe вспoминaл Эрдмaн, угoщaли чeрнoй икрoй, сeмгoй, вeтчинoй и дaжe фрaнцузским кoньякoм… Съeмoчнaя группa «Вeсeлыx рeбят», кoнeчнo, тoжe нe гoлoдaлa — прaктичeски кaждый вeчeр устрaивaлись eсли нe бaнкeты, тo шумныe пoсидeлки, нa кoтoрыx всeгдa xвaтaлo eды. Oднaкo щeдрый чeкистский стoл пoрaзил Эрдмaнa нe мeньшe aрeстa.
А в стране, посередь прочим, действовала карточная учение, в том числе и на хлебушек — карточки отменят только в 1935 году… Таким (образом что не всем было этак плохо, как украинским крестьянам, вынужденным волей божией (скончался от голода. С конца 20-х годов в Советском Союзе, вопреки на декларации о всеобщем равенстве, существовали категории людей, которые позволено назвать кастами, и они могли себя позволить практически все, что же пожелают.
Ленинские уроки, усвоенные и усовершенствованные Сталиным
В октябре 1917 годы глава большевистской партии Друг детей отмечал: «Хлебная право, хлебная карточка… являются в руках пролетарского государства, в руках полноправных Советов, больше всего мощным средством учета и контроля… Сие средство контроля и принуждения… сильнее законов конвента и его гильотины». То есть такой гильотиной для украинского крестьянства стала коллективизация, а а там искусственный голод, когда Сиракузы, забрав все до последнего зернышка, превратило тех, кто именно выжил, фактически в рабов, вынужденных питать партию, карательные органы, армию, рабочих и госслужащих.
Первые хлебные карточки были введены в общесоюзном масштабе в феврале 1929 годы. Тогда же, после свертывания НЭПа, произошел возвращение к государственному регулированию распределения продуктов. Возникли такие понятки как «норма потребления» — весь официальное, а также неофициальное — «взятка».
С конца 1920-х годов в Подмосковия появились усиленные пайки исполнение) небольшого круга военной, культурной, научной элиты, а вот и все для представителей власти. Продуктовые пайки получали опять же рабочие и госслужащие, но и после того были определенные нюансы: за примером далеко ходить не нужно, рабочий из Одессы получал слабее паек, чем из какого-так крупного промышленного города. Конец зависело от уровня индустриализации.
(то) есть пишет Энн Эпплбом в книге «Пурпуровый голод: Война Сталина поперек Украины», «…Преимущество отдавался главным промышленным регионам, а в Украине единственным таким регионом был Донбасс».
Фактически, околоо 40 процентов населения Украины получали этак 80 процентов продовольственных товаров». Исправный третьей категории получал 200 граммов пища в день — около четырех кусков, и имел опять-таки ежемесячно зарплату 125 рублей. Исправный «второй категории» получал 525 граммов содержание в день и 180 рублей в месячишко. Вне системы государственного обеспечения оставались сельчане и часть городского населения, где-то называемые «лишенцы». Яко возникла жесткая иерархия потребления, с через которой государство фактически осуществляло испытание над собственными гражданами. Размер паек зависел вовсе не с того, как работал оный или иной работник, а через места его работы. Украинская притчеписательница Докия Гуменна в своих воспоминаниях пишет о «засекреченных академических пайках» и спец-столовой со «свиными отбивными» в голодоморные 32-33 годы, а единаче характеризует атмосферу в Союзе писателей Украины 30-х годов вроде «волчье хватание» и задает фразистый вопрос: «Отчего сие в государстве рабочих и крестьян падает ото голода тот, кто (съестные) припасы производит, а тунеядец имеет в закрытом распределителе столько, а еще на черный толкучка поставляет?»
Что ели украинские горожане, и «арак» вместо хлеба
Геша Самброс, который заведовал педагогической эмпирически студентов Всеукраинского института народного образования в Харькове, вел нет слов время голодоморных лет дневной журнал.
Вот как он описывает харьковские продовольственные и промышленные магазины: «Взрослые их залы и помещения, забитые идеже-то от пола прежде потолка полками, полными товара, в данное время были пусты. На полках либо совсем ничего не было, река на них густо стояли батареи бутылок «водки» всех калибров… бутылки «водки» точно ливнем затопили весь городище». А это уже о еде: «Не менее на одиноком прилавке в некоторым магазинах стоял дежурный пищевой «товар»: 5-6 подносов разве блюдец с наскоро бедно сделанным блюдом: каша, похожий на силос, со вспотевший, невкусной кислой капустой; паштет с рыбьих огрызков с моченой капустой и солеными, резаными, прокисшими огурцами; инде — кусочки какого-то холодного мяса в подливке, похожей для мазь для обуви; моченые баксы помидоры с заплесневелым запахом бочки; холодные, кисловатые, фаршированные яйца с переперченным, чтобы не попахивало, мясным фаршем, сделанным изо отбросового, подозрительного мяса; наскоком, наконец, как лакомство, вареные яйца другими словами любые мелкие овощи. Повально эти блюда (я так ослепляюще помню их!) появлялись получи прилавке в минимальных количествах и вмиг же раскупались». Лучшая хлеб была в столовых государственных учреждений, так для питания в таких столовых были нужны карточки, которые выдавали в соответствии с партийным или профсоюзным билетам в соответствующих учреждениях. Бывало обращались к друзьям и знакомым, имевшим проход к таким столовым, то проглатывать, нужно было получить подход к пище «по блату». Тем не менее, был риск, что тебя нет слов время обеда могут отследить и выгнать. Георгий Самброс рассказывает, т. е. через своего знакомого композитора получил талоны в столовую Под своей смоковницей литераторов имени В. Блакитного: «Шел с умыслом на риск: ведь могли прийти ко мне за столом и поспрашивать писательский билет и с позором выгнать вон из-за стола… Однако выхода не было, приходится было рисковать, и я начал красться в столовую писателей… »
Литераторский санаторий, голодные дети и васильки в пшенице
В 1933 году 28-летней Докии Гуменной, которая болела воспалением легких, «с милости» тогдашнего литературного начальства выдали бесплатную путевку в дворец здоровья в Сосновке под Черкассами. Авдуся жила в небольшом деревянном домике в лесу, средь сосен. «Никаких процедур. Как обязательно было ходить высшая оценка раз в день в столовую. Настырно и стыдно. Потому что у ворот передо столовой всегда стояли детушки из села. Стояли и смотрели. Со страшными глазами мудрецов и судей, с распухшими животами нате тонких ножках, с ниточками-руками, с тельцами, в которых сомнительно теплилась жизнь. Они отнюдь не протягивали руки, не просили, они только-тол стояли и смотрели, как одетые сыты господа с города жрут труд их родителей. Санаторники поиилосерднее выносили черемуха или что удалось, так тайно, в карманах, под полой, вследствие того что что не разрешалось… Сие были дети из соседнего села, умиравшего плечо к плечу с до отказа насыщенной продуктами столовой во (избежание города, куда звали отлично раз в день жрать котлеты, техническое) масло, яйца, манную кашу и всякие пирожные… А раз как-то меня и соседку Зою выгнали изо ржи. Целое поле пшеницы и ржи, солидно к лесу колосилось и полнилось, как бы желтое море. А среди желтого моря появлялись синие васильки. И захотелось нам расшить наше ленивое житье до этого времени и васильками. Только шагнули я в поле, а тут откуда ни возьмись аппарат. Крестьяне и колхозники, не знаю, может охранявшие хлебород от голодных, чтобы и колоска ноль без палочки не сорвал. Но они начали нас уговаривать и выгонять. А закончили так: – …понажирались у своїх санаторіях, вилежалися возьми сонці, ще тільки волошок вы бракує! Ану гайда звідси, паразити чортові! Толочите на) этом месте людську працю! А краще підіть у весь та поможіть мерців ховати, ями копати… Ибо вже нема кому!..»
Украинские сельчане умирали в селах, падали в изнеможении повдоль дорог, попрошайничали в городах. С воспоминаний Докии Гуменной: «А бери улицах голодные крестьяне молили: ЕДЫ! Особенно игра стоит свеч перед глазами старик в хорошем плаще, с длинной тускло-серый бородой… Стоял для коленях среди Лютеранской, нате снегу, там, где возлюбленная горбом приходит вниз, и говорил: «Помилуйте! Предоставьте хоть корочку! Я вам возил фурами». А гоминидэ идут, идут вверх и майна. Ant. вверх, отупевшие от этих зрелищ, неинтересно обходят… Это был бадняк ужасного разгула голода, урожай смерти. Ударные бригады сделано вымели под метелку по сию пору закрома, выкопали все ямы, идеже спрятали хлеб злобные подкулачники, загнали в колхозы всех покорных и непокорных, сейчас съедены были коты и собаки, взялись це сусликов, кору молоть для муку и есть, прошлогодние листья, может, у кого какая жмых третьегодичный завалялась и не увидели пока что активисты, пришедшие выбрасывать изо дома и забивать досками двери и окна… а железнодорожные станции обходя, вшивые с мизерными котомками сельчане, сумевшие выползти из деревни и несравнимо глаза глядят ехать… Жуткие слухи изо села просачивались, но пересказывались на ухо…»
В 30-х годах Докию Гуменную объявили «кулацкой провокаторшей», «литератором с мироедско-Ефремовским фасом» и подвергли остракизму. Возлюбленная чудом избежала ареста и Сибири.
Как будто увидел Исаак Бабель в украинском селе нет слов время коллективизации
В конце 1929 — начале 1930 лета писатель Исаак Бабель находился в селе Ерик Бориспольского района Киевской области. Увиденное — процедура коллективизации — произвело удручающее ощущение на Бабеля, который был свидетелем всех — чисто-никак, а он бок о сторона, как политработник прошел советско-польскую войну с головорезами Буденного (результатом ась? стал сборник рассказов «Конармия»).
В одном с писем он писал: «…Повидал я в Гражданскую потасовку бессчетно унижений, топтаний и изничтожений человека подобно ((тому) как) такового, но все сие было физическое унижение, хождение и изничтожение. Здесь же, около Киевом, добротного, мудрого и крепкого человека превращают в бездомную, шелудивую и паскудную собаку, которую целое чураются, как чумную. Даже если не собаку, а нечто далеко не млекопитающееся…» Результатом этой внутренне изнурительной – на грани нервного срыва – командировки стали рассказы «Гапа Гужва» и «Колывушка». В дальнейшем сочинитель намеревался написать и издать круговорот рассказов, посвященных украинской коллективизации, же довольно скоро понял, аюшки? власть не позволит понаписать не то что рассказишко, но и рот раскрыть.
В рассказах Бабеля выше головы познавательного. В частности, одна с второстепенных персонажей «Гапы Гужвы», дорожная нищебродка, оставшаяся на ночлег в доме главной героини, говорит: «Три патриарха получи и распишись свете… московского патриарха заточила наша власть, иерусалимский живет у турок, по всем статьям христианством владееет антиохийский глава… Он выслал бери Украину сорок греческих попов, для того чтобы проклясть церкви, где царство сняло колокола… Греческие попы прошли Сухой Яр, народ видел в Остроградском, в Прощеное воскресенье будут они у вам в Великой Кринице… Вороньковский служитель фемиды… за одни день сделал в Воронькове колхоз… Девять хозяев спирт забрал в холодую… Ни свет ни заря их судьба была вышагивать на Сахалин. Дочка, на каждом шагу люди живут, везде Искупитель славится… пробыли тетенька хозяева ночь в холодной, приходит защита — брать их … Открывают двери, держи свете полное утро сияет, девять хозяев качаются почти балками, на своих поясах…»
Изо этих слов, несомненно, слышанных Бабелем в 1929-1930 годах в Украине, что ль, какой живой и свежей была в народе эйдетизм о Холодноярской республике, о свободе, а тоже каким страстной и сильной была Надежа на освобождение от большевистского ига.
Отголосок коллективизации на Соловках
Подобные настроения и злословие были повсеместными; это зафиксировал невыгодный только Бабель Киевской области, однако и например, чекисты на Соловках. Изо информационного обзора начальника Пилотаж лагерей Л.И.Когана и начальника справочно-следственного отдела Балабина объединение исправительно-трудовым лагерям ОГПУ из-за октябрь 1930 года: «Сам свой украинцев, представляющих крестьянскую массу, осужденную в лагеря в рука с коллективизацией, характеризуется резкой критикой коллективизации, распространением слухов о восстании возьми Херсонщине, о переходе части крестьян Волыни получай польскую территорию, о национальной украинской революции, о необходимости самостоятельности Украины и о фолиант, какое место после национальной революции займет Хохдяндия…»
Примечательно, словно среди заключенных украинцев для Соловках карательные органы ортодоксально и умышленно распространяли идеи о фолиант, что те, кто считался совестью украинского народа, «совсем себя дискредитировали» и являются «идейными трупами». Ради дискредитации украинской интеллигенции целый ряд усилий приложила сама бразды (правления), ведь именно для сего собственно и был затеян сверхбольшой театрализованный политический процесс что-то около называемого Союза освобождения Украины, предшествовавший Голодомору.
В время ареста Бабеля полно материалы по теме коллективизации были изъяты НКВД и, видимо, навечно исчезли в подвалах Лубянки. Бабеля арестовали весною 1939 года, расстреляли в январе 1940-го. Получи и распишись расстрельном списке — подпись Сталина. Произведения писателя были перед запретом и только в 1957 году было выдано затейщик сборник. Рассказ «Гапа Гужва» и «Коливушка» к ней приставки не- вошли, так же, якобы и в сборник 1966 года. Невзирая на развенчание культа сплетня, несмотря на хрущевскую «погода», а затем и горбачевскую «пертурбация», тема насильственной коллективизации и Голодомора в Украине была в Союз Советских Социалистических Республик под запретом.
Вместо эпилога
Моя прабабушка, Медзяновская Килина Семеновна, в 1929 году попала по-под раскулачивание. Ее муж, а моего прадед — Петр Иосифович Медзяновский, погиб нет слов время Первой мировой войны. Скопидом она на одном изо хуторов юга Украины, идеже тогда еще нераспаханная прастепь поросшая ковылем, перемежалась оврагами и балками. Хутора имели красноречивые названия: Вовкив, Непизнись… Симпатия сама воспитывала детей, держала большое гениталии, была самодостаточной богатой женщиной — баз мощеный, просторный дом, отстроенный мужем, крытый красной польской черепицей. Наравне-то мартовским утром приехал препорученный — тщедушного вида человечек объединение фамилии Ипатов. Официальным тоном сказал: «Гражданочка Медзяновская, последний раз предупреждаю: невыгодный отдашь все в колхоз — пойдешь в Кашлык». И почти интимно добавил: «Сгниешь в дальнейшем, сука». Сплюнул через зубы на только подобно как подметенный двор, повернулся и чтоб я тебя больше не видел к воротам. Как отдавала чрез несколько дней зерно, лошадей, овец, коров, телят, свинья, коз, уток, кур, ровно это все ржали, мычало, ревело, бекало, мекало и кудахтало преддверие тем как навсегда иссячь в черной ненасытной воронке большевистского «дай», прабабушка около не помнила. Помнила всего только тот презрительно-лихой кепка и как смотрела на пальстаб, оставленный зятем возле амбара, будто бы улыбаясь, сиявший лезвием получи расстоянии шага и вытянутой обрезки, и как едва сдержалась, с тем чтобы не схватить и не доконать на месте незваного гостя… об этом рассказала чуть раз. Перед самой смертью, чтоб «не брать с на лицо на тот свет тяжелого».
Хорошо года спустя, в октябре 1933-го, кое-когда в купе поезда Сочи-Третий рим разомлевшие от сытой казенной жизни чекисты, почти шутки и пение украинских песен, угощали все на свете еще озадаченного арестанта Николая Эрдмана различными деликатесами, моя бабусенька Елена — младшая дочь Килины Семеновны — хоронила своего первенца. Девушка Варвара, которой не исполнилось и возраст, умерла во время Голодомора, став одной изо миллионов невинных жертв социализма вдоль-сталински.
Светлана Шевцова, Каменные Горы
Опубликовано в рубрике