4 июня, 2017 
AdminGWP Фoтo: Aннa Мoлянoвa
Угaдaйтe с трex рaз – кaк нaчинaeтся oпeрa? Прaвильнo! С Вaльсa Грибoeдoвa, кoтoрый пoслe двуx тактов начинает корежится, размываться, искажаться… Дальше все будет еще более предсказуемо. Как там, Молчалин говорит о двух своих талантов? «Умеренность и аккуратность… Враг дерзости, – всегда застенчиво, несмело…» Кто бы мне сказал, что именно эти слова больше всего будет возможность выступления Маноцкова-Серебренникова, люди, если не со статусом Чаадаева, то, конечно, по крайней мере с репутацией Чацкого. Но здесь даже и не шумящие Репетиловы: все тривиально до изумления. Немного КВНа: селфи главного героя со Скалозубом, реплики «тренер мне, тренер», сказал что-то по мобильнику, Молчалин (героическая работа прекрасного баритона Дмитрия Янковского), пищащий свое выражение противненьким фальцетом. Любимые Серебренниковым костюмы, которые символизируют «косность»: бизнес-мужские двойки (Фамусов, Скалозуб), узкие юбки до колена и блузки, подкреплены пучок на голове (София). Банально? Всегда, как и все остальное. Попсово, но красиво, решил второй акт кокошниками и белыми паневами а-ля ансамбль «Березка», с образцами из лампочек, вспыхивающими во время коитуса Молчалина и Лизы (Анна Гречишкина)… Говорят, планировалось девушки, катающиеся на коньках по сцене. Тем не менее, что-то там не срослось, и девочек с коньками провести в фойе: они приятно ездить, до начала и в антракте на пьедестал, к сожалению, не усложняет простые сообщения этого, гораздо более остро, присутствует в комедии. и еще больше неоднозначных текстах Петра Чаадаева, который устанавливается в либретто оперы.
На самом деле, решение сводится на один прием, смысл которого также удивляет своей прямолинейностью: на сцене около полсотни накачанных полуголых людей, которые топчут изящно выполненной угольной пыли (художник Алексей Трегубов – мастер придумывать такие «черные» вещества, как тающего льда на нефть или сыплющейся с неба, земля) и несут в себе представителей высшего света, на деревянных платформах. Сразу вспомнилась моя первая поездка в Ленинград и выступил экскурсоводом нетленная фраза: «этот город построен на костях крепостных». Класс чувство созревает вместе с явным напрягом подневольных людей, по иронии судьбы названный «атлантами». Поэтому я надеюсь, что они опомнятся, воскликнут что-то типа «атланта всех стран, соединяйтесь» и сбросят иго фамусовщины. Но и этого не произошло. Тем более, что в финале первого акта служанка Лиза (классово близко к атлантам) спрыгнула прямо в черную грязь, и среди всех брутальных красавцев выбрал себе буфетчика Петрушу. Петруша быстрый гол, и публика уже приготовилась на событие, но и тут облом: Петруша стыдливо прикрыл причинное место рукой и показал широкой общественности один только зад. И на том спасибо.
Фото: Анна Молянова
Какой процент общественность понимает, что главный герой – красивый, обаятельный, прекрасно поющий Михаил Никаноров, сегодня хипстер в модных «богемном» в черном балахоне с капюшоном и с текущих сходство андерката на голове, перешел в текст Грибоедова на текст Чаадаева – неизвестно. Ни режиссер, ни композитор не дают никакого намека на смену литературных источников. Ли высокомерно, полагая, что умный и так поймет, а глупый пусть идет лесом, то ли потому, что им не до того. Текста, почти не слышно. Один помогает знание хрестоматийной комедии наизусть, второй – электронный дисплей. Но применение обоих методов не эффективно: текст в своих нюансах и деталях, не слышит и не читает, да и не должен, в опере главное – музыка. По крайней мере, так. Но не в этом случае.
Музыка Александра Маноцкова опирается на очень многие композиторские опыт ХХ века, захватывая на всякий случай, и плохо лежит XIX: партия Софьи (Ольга Спицына) содержит аллюзии на музыку Мусоргского и Римского-Корсакова. Партия Чаадского построено на отзвуках танго. Музыка из оперы совсем не радикальна, не «авангардна», не изобилует диссонансами и жесткими звучаниями. Очень много звуковых фрагментов, вокал речитативны, что также является общим местом в оперном жанре в последние несколько рекламы 100 лет. И сетовать здесь не на что: в эпоху постпостмодернизма композитор ничего не остается, как свободно пользоваться всем, что накопилось до него. Вопрос только в том, что это он выбирает и откладывает, как исходный материал, и что вкладывает лично от себя. В музыку «Чаадского» от себя Маноцков ничего не инвестирует, а, напротив, отступает: он ампутирует малейший намек на ритм, а, следовательно, лишает музыку смысла и чувства. Да, слишком предсказуемо: что еще может написать композитор, объявляет о своей ненависти к музыке Верди или Чайковского. Конечно, что-то аэмоциональное и свободное от музыкальной семантики.
Таким образом, музыка не вызывает эмоций. Текст не слышно. Голый человек не виден. Коньки отбросить в холле. То, что в остатке? На самом деле, очень мало: артисты «Геликон-оперы», которые из чего угодно могут сделать произведение искусства; музыканты ансамбля под управлением Феликса Коробова, которые качественно выполняют то, что им послал … так что если не Господь, худрук театра Дмитрий Бертман, акцептировавший этот проект. И, возможно, чувство указанный интриги: о Чаадаеве действительно можно сделать интересный концептуальный спектакль. Не исключено, что и оперу.
Опубликовано в рубрике